Актёр Владимир Антоник: «Мы раньше общались, а сейчас мы разговариваем»

—Владимир Владимирович, ваше появление в мире кино — это закономерность или случайность?

—Скорее случайность. После неудачного поступления в Днепропетровск, вернувшись в Слоним, на берегу Щары я нашел панамку из газеты. Стал читать её и случайно увидел, что идет набор в актерскую мастерскую. Думаю, дай поеду. Сначала Гродно, затем Минск и, наконец, Москва, государственный институт кинематографии. Что это такое, я понятия не имел. Конкурс был огромный. Случайно, наверное, потому, что уверен был, что не поступлю, а я поступил. Видимо, была во мне органичная наглость. Так я оказался во ВГИКе.

—Наверное, все необходимые данные были при вас: рост, внешность, дикция?

—Мне казалось, что те, кто рядом со мной, более достойны. Выбор мастером студента, будущего актера — это как выбор жены. Кому-то нравится, кому-то нет. Может быть, рядом был кто-то более достойный и талантливый, но он не лег на глаз человеку, который выбирает. Так бывает. Но, с другой стороны, я считаю, что не ошибся с выбором. Жизнь была интересная, и она продолжается. Это поездки, разные люди, новые встречи, новые места. Особенно по молодости. Удивительные поездки: Париж, Корея…

—Северная или Южная?

—Северная. Я был во многих странах, но такой экзотики, как там, больше нигде не видел. Побывав в Корее в 1983 году, я понял, в какой стране я жил. Там всё неприкрыто, гиперболизированный строй. У нас он не­­множко был завуалированный. Хотя у меня никаких претензий к той стране, где я жил. Я ей благодарен. Думаю, что сейчас гораздо всё сложнее. Когда я ехал отсюда, отец дал двадцать рублей и сказал: «Поступишь, деньги вышлю, а нет — добирайся, как хочешь». Пришлось поступать. А Северная Корея —замечательная страна. Открываешь холодильник, говоришь: «Опять нет ни минеральной воды, ни фруктов». И закрываешь. Через пятнадцать минут тебе приносят фрукты и минералку потому, что там прослушивается всё. Я был там осенью, второй раз весной. 14 апреля мы прилетели, а 15 апреля день рождения Ким Ир Сена, великого вождя. Погода была мрачная, тоскливая. Я выглянул в окно — все бордюрные кусты были в цветочках, в день рождения Ким Ир Сена. Хотя вчера еще кусты не цвели. Думал, наклеено, спустился, посмотрел — живые. Оказывается, несколько десятилетий научно-исследовательские институты Северной Кореи, Индонезии и Советского Союза работали над тем, чтобы независимо от погоды эти бордюрные кусты зацвели к определенной дате. И они зацвели.

—Вас приняли штатным актером на киностудию имени Горького. Какая была ваша первая главная роль?

—Нет. Сначала я работал на киностудии «Беларусьфильм». И я должен был сниматься в фильме по Рыбакову «Последнее лето детства». Сначала был «Кортик», затем «Бронзовая птица». Эти фильмы могли продолжаться и дальше. Следующим этапом должны были стать «Дети Арбата». Но постановку закрыли, и фильм не снимался. Его сняли гораздо позже.

—Видимо, политические реалии того времени помешали. Началось разъединение…

—Да, я очень жалею, что сейчас мы разъединены. На мой взгляд, неправильно, что Беларусь, Украина и Россия — это разные государства. Я не знаю, что лучше. Но я привык считать себя человеком одного народа — украинцев, белорусов и русских. Я их не разделял никогда.

—Общее славянское государство.

—Да, славянское государство. К сожалению, видимо, мы ничего не предпринимали, чтобы быть вместе… В общем, упустили момент. Но не мы решаем эти вопросы.

—И всё же, какой ваш первый фильм?

—«Последнее лето детства». Я играл Мишу Полякова.

—А затем?

—Затем меня призвали в армию. Служил год здесь, у нас в Печах под Борисовом. И сразу уехал в Москву после армии. Год или полтора у меня была полная безработица. За год, когда ты выпадаешь, о тебе быстро забывают. Но потом меня взяли на студию Горького, и довольно плотно я снимался. Это фильмы «Мужество» о строительстве Комсомольска-на-Амуре, «Русь изначальная», «Ленин в Париже». У нас была экспедиция в Париж полтора месяца. Последний фильм был из цикла «Лениниана», после него я получил большую ставку. Сам фильм — это довольно любопытное кино, рассказ не в лоб, какой Ленин умный. Своего рода коллаж на фоне парижской жизни.

—Париж не произвел на вас сильного впечатления?

—Это была потрясающая поездка. Полтора месяца мы прожили в центре Парижа. Рядом Латинский квартал. От собора Нотр-Дам-де-Пари 15 минут ходьбы. В моей жизни это одна из самых интересных экспедиций. Бывал я в тайге, во многих других городах. Но Париж — это особый город. Это город для жизни. Улыбающиеся люди, на мой взгляд, — беспроблемные. На самом деле, у каждого свои проблемы. Это был 80-й год, и всё у них тогда было немножко по-другому, чем у нас.

—Много читал я про Париж, но увидеть…

—Этот город я увидел в оранжево-голубом цвете. Почему-то я сравнивал его с Екатеринбургом, в котором был перед поездкой в Париж. Так вот, Екатеринбург — город не для жизни, а для работы. А Париж произвел впечатление города для жизни.

—Наверняка вам довелось поездить по многим городам бывшего Советского Союза. Какой советский город произвел на вас сильное впечатление?

—Да, я видел многие города. Киев. Он не стоит на плоскости, как, допустим, Волгоград. Он рель­ефный, красивый, много памятников, мне очень уютно было в этом городе. Я там довольно часто снимался…

—Как, по-вашему, меняются ли люди? Если да, то в какую сторону?

—Мы быстро меняемся. На мой взгляд, скачок интернета, телефонизация… Мы же раньше общались, а сейчас мы разговариваем. Раньше мы общались, глядя друг другу в глаза, а сейчас мы и не слышим друг друга. Позвонил, вроде как увидел. Я свою маму, которая живет за тысячу верст, вижу чаще, чем московский товарищ свою. Ощущение, что она рядом. Они замечательно общаются, хорошо друг к другу относятся, но не встречаются. А зачем? Звонит: «Здравствуй, мама, всё нормально? До свидания». Они могут не видеться годами. Эта, так сказать, потрясающая техника нас разъединяет. К чему это приведет? Это не произошло постепенно, а был скачок от общения человеческого к общению телефонному. Готовы ли мы к этому психологически? На мой взгляд, мы теряем друг друга.

—Я слышал, что это та разновидность прогресса, которая неизбежна.

—Возможно. Повторюсь, это произошло скачкообразно. Я сейчас читаю для радио «Звезда» роман «Тишина» советского писателя Бондарева. Я получаю колоссальное удовольствие. Это послевоенная история, когда 25-летний здоровый парень приходит с войны, весь в орденах. У него вся жизнь впереди. Но система потихонечку давит его: сиди и не высовывайся. Это если кратко. И не только о нем, но о целом послевоенном поколении победителей. На мой взгляд, очень честно.

—Это инсценировка?

—Это аудиокнига. И весь роман я читаю. Потом они выпускают его на диски. Вот это та работа, которая на данном этапе для меня наиболее интересна. Я читал «Три товарища» Ремарка, другие военные книги. Это хорошая литература.

—Бондарева я не смог читать. Всего не прочтешь.

—Такая же беда у меня случилась с Солженицыным. «Ивана Денисовича» я еще осилил, а вот «В круге первом» — книга не пошла… Я с удовольствием читаю Гончарова, который роман «Обломов» написал. Он пишет о сирени, и она пахнет у меня, а когда читаешь вслух — совершенно другое восприятие. Я вижу картины перед собой, вижу характеры. Там нет ни одного проходного слова… Всегда подкупает, когда человек искренен в том, о чем говорит.

—Кто из авторов вам наиболее интересен?

—Сейчас Максим Горький забыт. Но когда читаешь «Жизнь Клима Самгина», такое ощущение, что это будто о тебе, всё внутри переворачивается. Я обратил внимание, что автор многое понимает в людях. А это всегда подкупает.

—Скажите, какую роль из тех, что не сы­граны, вы бы хотели сыграть?

—В свое время я очень сильно хотел сыграть князя Мышкина. Защищая диплом, играл Петра Первого по роману Алексея Толстого. Затем была инсценировка «Юность Петра». Вот эти две роли я бы хотел сы­грать, но не сыграл.

—Мышкин же тщедушный, худой. У вас фактура другая.

—Дело же не в физиологии. Он мне близок по жизни. Книгу «Идиот» я читал в юности и воспринял её, как детективный сюжет. Мне было интересно, как там развиваются события. Однако эмоционально на меня произвела сильнейшее впечатление книга «Жизнь Клима Самгина».

—Какие интересные эпизоды съемок в кино вам запомнились?

—Был такой момент, когда снимался «Ленин в Париже». И мой персонаж должен был что-то говорить на французском. Специально пригласили преподавательницу французского языка, симпатичную француженку. И я не мог удержаться, видел в ней женщину, а не учителя. Режиссер Юткевич подходит, говорит: «Володенька, не надо на нее так смотреть, у неё есть муж. Учи французский язык». Когда женщина привлекательная, в глазах молодого человека что-то должно вспыхнуть…

—Запомнилась ли вам какая-то роль особо?

—Все роли для меня одинаковы. Из последних фильмов я играл несколько эпизодов новой версии «Молодая Гвардия». У меня была небольшая роль, но мне понравилось трепетное отношение молодых ребят, которые играли главные роли. Я там сыграл отца Ульяны Громовой. Исполнительница Ульяны, молодая девушка, просто горела на работе.

—Когда вы приезжаете в Слоним, замечаете изменения?

—Конечно. Я прожил здесь с 1953 по 1969 года. Раньше была совершенно другая набережная реки Щары. Я с болью смотрю на нее сейчас. Её же строили Огинские. В наше время её стали «закатывать» в асфальт, куда можно спрятать много денег. Оставили бы те дубовые сваи и дубовые бревна, что лежали вдоль набережной. Это же историческая вещь. Если бы её оставили или восстановили синагогу, то многие бы евреи ездили к нам. От туристов бы отбоя не было. На мой взгляд, город обезличили. Он стал как все. Были дома, которые еще до революции построены. Если бы это всё было сохранено и восстановлено, тогда город смотрелся бы по-другому. История у города великая.

—Ваша творческая карьера продолжается?

—Да, надеюсь и дальше буду сниматься, записывать аудиокниги, дублировать западных актеров: Депардье, Пирса Броснана, Ричарда Гира, Харрисона Форда, Мела Гибсона и других.

Фото автора